Минута, которая не повторится

Если верить утверждению, что счастье — это когда ты утром с удовольствием спешишь на работу, а вечером — домой, то художник Никол Агабабян действительно счастлив. Более того, у него есть своя формула счастья, которой он щедро делится с другими.

Говорят, один из сильных мира сего в сопровождении телохранителей пришел к вам в мастерскую, со знанием дела осмотрел картины и удалился прочь, не купив ни одной. Не сошлись во вкусах?
— Нет, в цене. Просто мне страшно не понравилось, что человек, по сути своей торговец, по мировоззрению оптовик, а по привычкам халявщик, хочет купить сразу много моих полотен, потому что так дешевле.

Есть ли сегодня в Армении культура приобретения работ у художников?
— Несколько лет назад я однозначно сказал бы нет. Сейчас положение дел несколько изменилось, лед вроде тронулся, но до западных традиций нам еще далеко. Увы, в нашей действительности художник не представляет никакой ценности для покупателя. А если автор не есть ценность, что могут значить его работы?

Не надо скромничать. Не вам ли Пьер Карден заказал картины?
— Ну, скажем, это сделал не он. Я даже не знаком с ним лично. На одну из моих выставок в Париже пришли его агенты и от имени мастера заказали пейзажи Лазурного берега. Я согласился. Для любого художника побывать в этих чудесных краях — истинное наслаждение, настоящее счастье. Фирма взяла на себя все расходы, и я провел незабываемые дни на средиземноморском побережье. Я написал там 20 картин. А по возвращении, в Париже меня ждал сюрприз — агенты фирмы сообщили, что открыли галерею, в которой выставят только мои картины, а меня назначили арт-директором. Но я их убедил, что галерея одного автора не представляет никакого интереса, и предложил организовать центр, в котором будут экспонироваться произведения разных художников. В таком формате он проработал некоторое время, а потом закрылся.

А почему вы отказались от должности арт-директора?
— Не могу долго жить вне Армении. Я много ездил, и каждая страна, в которой побывал, оставляла во мне особый, неизгладимый след. Меня привлекают утонченность и изящество Парижа, романтика Венеции, экзотика азиатских и африканских городов. Этот путь должен пройти любой художник, чтобы как-то обогатиться, разнообразить свою палитру новыми красками. Но вне Армении мне хорошо лишь при условии, что это — временно. Настает момент, когда, вобрав в себя все новое, пресытившись, я, как это ни парадоксально, чувствую себя опустошенным. И бегу домой, приезжаю в родную деревню — к знакомым с детства лесам, небу, солнцу, лицам, бескрайней доброте и беспечности.

Говорят, у искусства нет языковых границ. Вы согласны с этим?
— Нет. Я уверен, что каждый художник пишет картины на своем родном языке. У импрессионизма язык французский, у Высокого Возрождения — итальянский. У меня — армянский.

Читайте полную версию в формате PDF